Я думала, он с мамой. Но на очередной станции «мама» вдруг встала и вышла. А он остался.
Тут же посмотрел на меня и о чём-то спросил. Я не расслышала, наклонилась ближе.
– Будете садиться?
Места было мало, но мальчик потеснился и я села.
Спросила:
– Будете садиться?
Места было мало, но мальчик потеснился и я села.
Спросила:
– Ты без мамы?
– Да, – ответил он и ещё и головой покивал для убедительности.
Шёл десятый час вечера. Мальчик был мал и худенький. И один в метро. Как будто почувствовав, что мне не по себе, он сказал важно:
– Мне уже девять лет и через месяц меня переведут в четвёртый класс.
Я не поняла:
Я не поняла:
– Как это, через месяц?
– Не знаю. Учитель так сказал...
Он был серьёзен и спокоен.
Он был серьёзен и спокоен.
Ехали дальше. Я смотрела на него украдкой.
Светлая, лохматая голова. В руках он держал вязаную шапку. А между колен стояла клюшка, основательно замотанная изолентой, видавшая виды...
Я вспомнила мальчишек из раздевалки хоккейного клуба, где тренируется мой ребёнок. Термобельё, защита – экипировку родители везут в больших сумках на колёсиках. Этот, возможно, ехал с дворового катка, на каких сражались за шайбу мои ровесники в нашем детстве. Сражались без термобелья, без защиты, иногда даже без коньков...
***
На подъезде к «Уручью» от дверей с противоположной стороны поезда к нам подошёл молодой мужчина. Если нет мамы, может быть папа. Об этом я почему-то не подумала.
Папа осуществил моё желание – погладил мальчика по голове.
Я вспомнила мальчишек из раздевалки хоккейного клуба, где тренируется мой ребёнок. Термобельё, защита – экипировку родители везут в больших сумках на колёсиках. Этот, возможно, ехал с дворового катка, на каких сражались за шайбу мои ровесники в нашем детстве. Сражались без термобелья, без защиты, иногда даже без коньков...
***
На подъезде к «Уручью» от дверей с противоположной стороны поезда к нам подошёл молодой мужчина. Если нет мамы, может быть папа. Об этом я почему-то не подумала.
Папа осуществил моё желание – погладил мальчика по голове.